последний вагон
Убийство в шоколаде
Смотрю недавно телевизор. И вижу, как в Нальчике убивают работника пресс-центра, журналиста. По нему стреляют - а он снимает. Потом он кричит. Потому что в него попадает пуля, которая его убивает. А перевернутая камера, выпущенная им из ослабевших рук, снимает горящий дом и пальбу. А он жутко кричит. И камера это фиксирует, а потом он умолкает.
Я потрясен.
Потом канал начинает следующую программу. В ней на каскадера падает мотоциклист и убивает его. Каскадер корчится и умирает. Это показывают с трех разных точек. Потом показывают товарища, который его угробил. Он сожалеет, у него трясутся губы.
Я взволнован.
Другой каскадер ломает себе шею.
Он всю жизнь будет теперь ездить на инвалидной коляске, потому что исполнял трюк, которым хотел удивить меня, пьющего пивко у телика.
Я согласен не удивляться - только бы он был жив-здоров. Но меня не спросили.
А канал продолжает свою работу. На экране убивают банкира, его жену, его детей, 80-летнюю монахиню и попутчика. Я понимаю - это новости. Это не сериал. Так вышло, так совпало.
Я сожалею.
И вслед за тем также послушно я смотрю на лицо погибшего от рук скинхэдов перуанского студента. Вижу плачущую у гроба девушку, потом убитых горем мать и отца парня.
Я собираюсь с силами и жалею студента, его девушку и родителей.
И тут начинается сериал, и в нем убивают банкира, его жену, друга, фермера (впрочем, этого только ранят) и бомжа.
Я не вынес бы этого воскресного (!) вечера, если бы не реклама. В ней мне показали красивых людей, которые ели шашлык с кетчупом, покупали подгузники, воспитывали детей, чистили пастой зубы, звонили по мобильникам и знакомились с девушками на дискотеках. Реклама несла мне заряд одуряющей бодрости, она пахла лесными цветами, коэнзим ку десять нежно разглаживал мне кожу, а веселая корова поила молоком с шоколадной крошкой. Торговцы инстинктивно, из чувства самосохранения, продают нам мир и благоденствие - хотя бы в качестве обертки для жевательной резинки. Резинку не завернешь в убийство: резинку не купят, торговцам будет кирдык.
Это глупо, но я им благодарен. Потому что я не вампир. Я не питаюсь чужой кровью. При этом я понимаю, в какой стране живу, что происходит в Нальчике и на подмосковном шоссе, а также в Воронеже. Но я точно знаю, что все эти гнойники и опухоли не лечат воскресными показами с трех точек. Однажды мой коллега, отстаивая право журналистики на правду, кровь и свободу, сравнил профессии: <Гинеколог тоже занят не самым красивым делом, но ведь он спасает несчастную!> Но он-то спасает несчастную стыдящуюся бабу за белой стерильной дверью кабинета, а не на площади, не на глазах любопытствующей публики и не перед объективом камеры, работающей на многомиллионную аудиторию!
И тут до меня дошло: а надо переключить программу! Чего я в нее вперился? Переключил. Там показывали того же парня из Нальчика и его камеру. Но звук был выключен - его стерли. Не вынесли. Это было свыше сил редакторов этого канала. Парень умирал в тишине. На этот раз я не услышал его дикого, предсмертного крика.
И профессионально отметил про себя, что на предыдущем канале было сильнее. Било сильнее.
И от этой мысли стало мне совсем нехорошо.
(С) Владимир КОНСТАНТИНОВ
Смотрю недавно телевизор. И вижу, как в Нальчике убивают работника пресс-центра, журналиста. По нему стреляют - а он снимает. Потом он кричит. Потому что в него попадает пуля, которая его убивает. А перевернутая камера, выпущенная им из ослабевших рук, снимает горящий дом и пальбу. А он жутко кричит. И камера это фиксирует, а потом он умолкает.
Я потрясен.
Потом канал начинает следующую программу. В ней на каскадера падает мотоциклист и убивает его. Каскадер корчится и умирает. Это показывают с трех разных точек. Потом показывают товарища, который его угробил. Он сожалеет, у него трясутся губы.
Я взволнован.
Другой каскадер ломает себе шею.
Он всю жизнь будет теперь ездить на инвалидной коляске, потому что исполнял трюк, которым хотел удивить меня, пьющего пивко у телика.
Я согласен не удивляться - только бы он был жив-здоров. Но меня не спросили.
А канал продолжает свою работу. На экране убивают банкира, его жену, его детей, 80-летнюю монахиню и попутчика. Я понимаю - это новости. Это не сериал. Так вышло, так совпало.
Я сожалею.
И вслед за тем также послушно я смотрю на лицо погибшего от рук скинхэдов перуанского студента. Вижу плачущую у гроба девушку, потом убитых горем мать и отца парня.
Я собираюсь с силами и жалею студента, его девушку и родителей.
И тут начинается сериал, и в нем убивают банкира, его жену, друга, фермера (впрочем, этого только ранят) и бомжа.
Я не вынес бы этого воскресного (!) вечера, если бы не реклама. В ней мне показали красивых людей, которые ели шашлык с кетчупом, покупали подгузники, воспитывали детей, чистили пастой зубы, звонили по мобильникам и знакомились с девушками на дискотеках. Реклама несла мне заряд одуряющей бодрости, она пахла лесными цветами, коэнзим ку десять нежно разглаживал мне кожу, а веселая корова поила молоком с шоколадной крошкой. Торговцы инстинктивно, из чувства самосохранения, продают нам мир и благоденствие - хотя бы в качестве обертки для жевательной резинки. Резинку не завернешь в убийство: резинку не купят, торговцам будет кирдык.
Это глупо, но я им благодарен. Потому что я не вампир. Я не питаюсь чужой кровью. При этом я понимаю, в какой стране живу, что происходит в Нальчике и на подмосковном шоссе, а также в Воронеже. Но я точно знаю, что все эти гнойники и опухоли не лечат воскресными показами с трех точек. Однажды мой коллега, отстаивая право журналистики на правду, кровь и свободу, сравнил профессии: <Гинеколог тоже занят не самым красивым делом, но ведь он спасает несчастную!> Но он-то спасает несчастную стыдящуюся бабу за белой стерильной дверью кабинета, а не на площади, не на глазах любопытствующей публики и не перед объективом камеры, работающей на многомиллионную аудиторию!
И тут до меня дошло: а надо переключить программу! Чего я в нее вперился? Переключил. Там показывали того же парня из Нальчика и его камеру. Но звук был выключен - его стерли. Не вынесли. Это было свыше сил редакторов этого канала. Парень умирал в тишине. На этот раз я не услышал его дикого, предсмертного крика.
И профессионально отметил про себя, что на предыдущем канале было сильнее. Било сильнее.
И от этой мысли стало мне совсем нехорошо.
(С) Владимир КОНСТАНТИНОВ
.. естественно.